.
Pассмотрим, как решало проблему эмиграции немцев советское руководство до утверждения сталинского тоталитаризма.
Здесь прежде всего необходимо отметить тот факт, что в течение всего первого десятилетия существования советской власти сохранялся относительно свободный выезд колонистов из СССР в целях воссоединения с родственниками и вообще в целях поселения на жительство в Германии и других странах.
В это время были еще живы многие демократические свободы, и эмиграция не рассматривалась советскими властями в качестве контрреволюционного действия. К тому же имела место заинтересованность в налаживании экономического и политического сотрудничества со странами Запада, что вынуждало советское руководство поддерживать сложившиеся нормы международного права.
Поэтому вплоть до 1927 г. легальная эмиграция (выезд с разрешения властей) осуществлялась практически беспрепятственно.
Поскольку в эти годы заинтересованное участие в судьбе российских немцев стала принимать Германия, ранее совершенно индифферентно относившаяся к ним, проблема их выезда стала предметом обсуждения всех советско-германских соглашений.
Уже во время заключения Брест-Литовского договора 1918 г. германская сторона добилась согласия советской стороны предоставить возможность выезда из России не только военнопленным и другим подданным Германии, жившим на ее территории, но и всем потомкам бывших немецких эмигрантов.
Подписанный в Брест-Литовске "Русско-Германский Дополнительный Договор к Мирному Договору" содержал специальную главу № 6 под названием "Забота о реэмигрантах".
21 -я статья главы давала гражданам обеих договоривающихся сторон, "которые сами или их предки являются выходцами из территории противной стороны", "по соглашению с властями этой стороны", право возвращения на родину в течение 10 лет с момента ратификации мирного договора.
Лица, имеющие право реэмиграции, говорилось в ней, "должны быть по их заявлению освобождены от их принадлежности к государству, гражданами которого они до сих пор были".
В случае, если эти лица имели во время войны ущерб, "причиненный им вследствие их происхождения" (речь шла о выселенных с Волыни и некоторых других мест, входивших в 150-километровую прифронтовую зону, колонистах), они должны были получить "соответствующее вознаграждение".
При выезде они могли ликвидировать свое имущество и "вырученную сумму взять с собой также, как и прочее свое движимое имущество". Им разрешалось досрочное расторжение арендных договоров без возмещения причиненных этим арендодателю убытков при условии предупреждения о том за 6 месяцев до срока8.
Стороны соглашались также на беспрепятственное письменное и устное общение российских граждан немецкой национальности с дипломатическими и консульскими представительствами Германии в России.
Хотя этот договор почти не получил практического применения, поскольку уже в 1918 г. был аннулирован советской стороной "в связи с революцией в Германии", но он оказал свое решающее влияние на все последующие договоренности в этом вопросе. Среди них следует отметить соглашение от 19 апреля 1920 г., которое касалось порядка возвращения на родину военнопленных и гражданских интернированных лиц.
Для их попечения в Москве и Берлине учреждались особые миссии, наделенные в соответствии с соглашением 6 мая 1921 г. консульскими полномочиями и переименованные в "Представительство РСФСР" и "Германское Представительство в России". Им поручалось защита интересов граждан их стран и обеспечение их свободного выезда на родину.
В не столь открытой форме, как это было в Брест-Литовском Дополнительном Договоре, соглашение предусматривало и возможный выезд колонистов.
.
"Российское правительство, — говорилось в статье IX, — разрешает выезд лицам, находящимся в германском подданстве, но утратившим таковое, а также их женам и детям, если при этом будет удостоверено, что их выезд совершается для переселения в Германию"9.
.
Сложившееся статус-кво было закреплено в подписанном 12 октября 1925 г. Договоре между СССР и Германией, 1-й раздел которого назывался "Соглашением о поселении и общеправовой защите".
Он предоставлял гражданам обеих стран возможность свободного выезда и поселения на территории друг друга, поставив перед ними всего два условия:
соблюдение местных законов и административных постановлений и наличие "необходимых документов, удостоверяющих их личность и их гражданство".
Каждая из сторон обязывалась при этом осуществлять "скорейшее рассмотрение всех ходатайств граждан", а что касается выезда граждан другой стороны, то выдачу им выездных и транзитных виз дипломатическими и консульскими представительствами "без предварительного запроса собственного правительства".
Всем выезжающим в другую страну на поселение договор давал право "без предварительного разрешения" "ввозить и вывозить инструменты, орудия, утварь и т. п., нужные им для осуществления их профессии или ремесла, а также предметы, предназначенные исключительно для домашнего или личного пользования или потребления".
В отношении денег и прочих ценностей вступали в силу ограничения, имевшие место в соответствии с законами страны выезда. Поселению граждан одной страны на территории другой могли воспрепятствовать лишь приговоры уголовного суда или "соображения внутренней и внешней безопасности".
Особо оговаривались в договоре права граждан обеих сторон пользоваться на территории другой стороны свободой совести и отправления религиозного культа", совершать богослужения в церквах или других, приспособленных для этого помещениях, как на своем родном, так и любом другом языке, погребать по своим религиозным обрядам покойников на кладбище и пр.10
Согласно этим договоренностям немецкие колонисты могли оформить свои личные выездные визы в административных отделах окружных исполнительных комитетов почти беспрепятственно (в Сибирском крае визы выдавались в Новосибирске, Омске, Томске, Барнауле, Минусинске, центрах Ойротского и Хакасского национальных округов).
Более того, для них "как принадлежащих к трудовым категориям граждан", при выезде на поселение были установлены льготы, позволявшие им пользоваться при оформлении заграничных паспортов I и II ставками (50 или 100 рублевым взносом вместо 200 или 300 рублей по нормальной ставке)11. Так продолжалось до конца 1926 г.
Существовало, правда, одно обстоятельство, сдерживающее отъезд. Оно заключалось в отсутствии разрешения на выезд группами семей, практиковавшийся до 1914 г., что, учитывая коллективистское мышление немецких колонистов, можно расценивать в качестве главного фактора, тормозившего эмиграцию.
К тому же в 1920-е гг. в стране набирал силу НЭП, складывались сравнительно благоприятные условия для хозяйственного и культурного развития крестьянства, намечался общий экономический подъем. Все это способствовало заметному сокращению немецкой эмиграции. Сказалось также и потепление отношений Советского Союза с Германией, выразившееся в налаживании тесного сотрудничества в области экономики, в культурной, военной, научной областях.
В стабилизации положения огромную роль сыграла деятельность в СССР германского посла Ульриха Брокдорф-Рантцау, получившая характеристику "реальной политики" на Востоке п. В его команду входили крупные дипломаты, известные ученые — знатоки истории России и истории немецких колоний в ней (таковым был, к примеру, Отто Аухаген, атташе по сельскохозяйственным вопросам), которые установили тесные связи с российскими немцами.
Активизировалась в эти годы работа созданных в начале 1920-х гг. германских консульств в Одессе, Харькове, Ленинграде, Новосибирске, через которые в
немецкие поселки направлялась религиозная и детская литература, школьные учебники, письменные принадлежности и прочая гуманитарная помощь.
Посредниками в ее организации стали многочисленные общественные и религиозные общества Веймарской республики, большинство которых объединяло бывших российских немцев. Это "Союз заграничных немцев" ("Фербанд фюр дас Дей-тшен им Аусланд"), получивший затем мировую известность "Немецкий заграничный институт" ("Дейтше Аус-ландинститут") в Штутгарте, союзы немцев — выходцев из России, объединявшие эмигрантов Первой Мировой войны, "Союз немецких групп бывшей России" ("Аусшусс дер дейтшен Группен Алтрусланд") с его главным органом, публиковавшим материалы о трагической судьбе российских немцев в 1930-е гг., — "Немецкая почта с Востока" ("Дейтше Пост аус дем Остен").
Именно эти организации оказывали материальную поддержку выезжавшим из России немцам, они же осуществляли сбор и доставку в Россию продовольствия в голодные 1921 — 1922 гг.
В марте 1923 г. в Берлине был основан Немецко-Волжский банк сельскохозяйственного кредита, оказывавший существенную помощь немцам Поволжья, а также и сибирским немцам, в восстановлении скотоводства, снабжении их сельскохозяйственными машинами и семенным материалом ,3.
Большинство эмигрантов этого времени могло воспользоваться услугами международных религиозных организаций, которые предоставляли им через различные транспортные компании так называемые "кредитовые шифскарты" — оплаченные частично или полностью проездные билеты до места назначения, где затем в рассрочку они рассчитывались с кредитором.
Главным посредником для немцев было акционерное общество "РУСКАПА" ("Русско-Канадско-Американское Пассажирское Агентство"), которое, судя поданным ответсекрета-ря ЦБ Немецкой секции ЦК ВКП (б) И. Гебгардта, обслужило в 1924—1928 гг. 13 444 человека14.
Кроме "РУСКАПА" активное участие в организации эмиграции советских немцев принимало американское акционерное общество "БОАРТ", имевшее концессии в Парагвае. Оно располагало специальным эмигрантским фондом (по сведениям ОГПУ он равнялся 1 млн. долларов ,5) и, действуя через Всероссийское меннонитское общество, которому оно выдавало кредиты и от которого "происходила всякая эмиграционная тенденция", помогало меннонитам переселяться в Парагвай.
Большой активностью отличались международные меннонитские организации, в том числе "Латинский Ферейн", центр которого находился в Виннипеге. Они хорошо зарекомендовали себя в глазах советского правительства оказанием помощи населению страны во время "большого голода" 1922 г.
Для получения "шифскарты" достаточно было через многочисленных родственников за рубежом связаться с единоверческой организацией и предоставить ей выданное проповедником религиозной общины удостоверение о принадлежности ее члена к той или иной церкви, меннонит-ской, лютеранской или католической.
Для желающих получить кредит от Лютеранского иммиграционного общества в Канаде, к примеру, пасторское удостоверение должно было свидетельствовать, что все члены семьи "владеют немецким языком, принадлежат к лютеранской вере, хорошего поведения, проживают в деревне и занимаются земледелием, все обязанности прихода честно выполняют и известны как честная христианская семья"17.
Это было своего рода заключение о степени "политической благонадежности" иммигранта. Как выражался руководитель Немецкой секции Сибкрайкома ВКП(б) А. Шембергер, эти свидетельства, которые брали у пасторов даже сельские учителя, означало то, что люди являются "совершенно чистенькими от большевизма"'8.
Сдерживающим эмиграцию фактором являлась свобода заочного общения с выехавшими за рубеж родными и близкими. В немецкие села поступали из Америки и Германии журналы и газеты, денежные переводы и посылки, многочисленная письменная корреспонденция.
Благодаря их посредничеству в 1920-е гг. более 18 тыс. меннонитов (15% всех, живших в России) покинули родину и стали жителями Канады, Мексики и США16.
Сыновья колонистов могли выехать на учебу в Германию. Выезд разрешался либо с ведома Наркомата Просвещения, дававшего соответствующее заключение о желательности и целесообразности поездки за рубеж в целях обучения, либо без него, если выезжавшее лицо имело за границей родственников, обязующихся содержать его в течение всего периода обучения. Для этого было достаточно представить соответствующее обязательство родственников, заверенное полпредством или консульством СССР за границей ,9.
Имел место и свободный выезд детей к родителям или родственникам, бывшим российским гражданам, которые могли апеллировать к заграничным представительствам советских обществ Красных крестов и Красных полумесяцев, действовавшим в Париже, Токио, Берлине и Берне.
Ходатайства могли возбуждать и опекуны детей, граждане РСФСР. Правда, это разрешение (после оформления кучи бумаг) давалось только несовершеннолетним детям, не достигшим 14-летнего возраста. При приеме заявлений выяснялся также вопрос о том, на какие средства проживают, а главное, на какие средства проживали в России до революции заграничные родственники. Разрешение на выезд детей оформляли окружные отделы ОГПУ, а окончательное решение, как и в случае выхода из советского гражданства, принимало НКВД20.
С конца 1926 г., однако, советское руководство начинает вводить ограничения на свободный выезд немцев.
29 ноября КОМСТО (Комиссия Совета Труда и Обороны) по эмиграции и иммиграции, обсудив на своем заседании в присутствии представителя "РУСКАПА" вопрос "об эмиграции меннонитов из СССР в Канаду", приняла постановление, которым предложила "РУСКАПА" и другим пароходным организациям, осуществлявшим перевозку эмигрантов, "отказаться от обслуживания субсидированной (кредитовой или полукредитовой) эмиграции в Канаду меннонитов и других в таком же порядке, как это имело место в отношении субсидированной эмиграции в штат Сан-Паоло (Бразилия)".
"РУСКАПА" обязывалась также прекратить всякую агитацию своих агентов за эмиграцию, допуская ее только а отношении людей, имеющих в Канаде близких родственников, и безработных.
Местным силовым органам было предписано "принять все меры к немедленному роспуску незаконно существующих организаций и обществ, которые способствуют или оказывают помощь эмиграции из пределов СССР меннонитов", к отмене льгот при выдаче им заграничных паспортов, к отказу от выдачи таковых "коллективам или группам лиц или их посредникам".
.
ОГПУ-НКВД обязывалось "через печатное оповещение" предупредить меннонитов "не поддаваться на агитацию за выезд заграницу и, во всяком случае, не ликвидировать свои хозяйства до тех пор, как в законно уставленном порядке они не получат документов, дающих им право беспрепятственного выезда из пределов Союза ССР"21.
2—1063
За этим постановлением последовал секретный циркуляр ЦИКа и СНК СССР от 9 декабря того же года, которым местным органам власти было предписано отказывать в льготах или полном освобождении от сборов при оформлении выездных документов гражданам, лишенным избирательных прав, находящимся под судом и следствием, а также и тем, чей выезд за границу "нецелесообразен с точки зрения общегосударственных интересов"22.
Таковым и был признан выезд меннонитов.
.
23 февраля 1927 г. Межведомственное совещание при НКИД приняло в отношении их и особое строго секретное постановление следующего содержания:
.
"Поскольку Наркомзем заинтересован в прекращении эмиграции меннонитов, ибо, как показывает практика, в Канаду отливают в порядке эмиграции меннониты, ведущие наиболее культурные хозяйства на территории Советского Союза", сделать соответствующее распоряжение ОГПУ "о проведении жесткой линии в смысле максимального сокращения" этой эмиграции23.
Следствием этого распоряжения стали многочисленные бюрократические проволочки, бумажная волокита при оформлении выездных виз, яростная антименнонитская кампания в прессе, преследования проповедников за выдачу рекомендаций и прямой отказ в заграничном паспорте без объяснения его причин, распространенные вскоре на представителей всей немецкой диаспоры СССР.
В числе проволочек можно назвать введенный летом 1928 г. новый порядок оформления справок финансовых органов об отсутствии налоговых недоимок, без которых не выдавался заграничный паспорт.
Суть нового порядка заключалась в том, что справку мог получить гражданин, проживающий в данной местности не менее 3 лет. В противном случае требовалась справка с места прежнего жительства или телеграфный ответ финоргана на вопрос об отсутствии за данным лицом налоговой недоимочное™ "за счет лиц, отъезжающих за границу"24.
Особенно резко положение изменилось в 1928— 1929 гг., когда сталинский режим начал свой крестовый поход против крестьянства. Рассмотрение его последствий в немецкой деревне Сибири требует, однако, хотя бы краткого экскурса в историю ее формирования и предшествующего развития.
Продолжение следует.