.
В Австралии есть город с именем этого маршала Sant Arno и я пошла по следу черного лебедя. По-немецки Черный Лебедь это Лебедь траура - Trauerschwan, можно сказать, скорбящий. Это совсем другой смысл - траур по ушедшим. От того и последняя песнь лебедя.
.
Armand-Jacques Leroy de Saint-Arnaud - Арман Жак Ашиль Леруа де Сент-Арно
.
Немного из истории этого человека.
.
Его обвиняют во многих грехах. Если бы этим человеком был Губерт/Хуберт/Юбер и т.д., который вел очень распутную жизнь и даже убил своих родителей, то ему были бы прощенo все, даже убийство, потому что он поверил в Христа, явившегося ему между рогами Белого Оленя во время охоты.
.
Вы верите в такие чудеса? Доказать их невозможно, но еще не было на моем веку человека, который поверил бы настолько, что изменил бы себя внутреннего. Свой образ жизни он может изменить, но, встав на путь "христианства", человек становится его рабом. А суть свою он выкажет в экстремальных ситуациях. Да, с виду он вполне приличный человек и даже ходит в галстуке, а внутри?
.
Не по этому ли было такое пристальное внимание к генетике маршалов и Родов, проявивших благородство во всех своих поступках, как этот маршал?
.
Когда челoвека в чем-то обвиняют, значит что-то скрывают. В нашем мире много таких случаев, когда обвиняли невиновных, когда расcтреливали поколение за поколением, потому что эти поколения имели в своей родне благородных и порядочных людей, не способных на убийство ради забавы или ради грабежа, ради власти и самолюбования.
Сент-Арно был талантливым полководцем, энергичным, быстрым, решительным. Он был удачлив в решениях и лично храбр. Он смог подчинить себе британского лорда Раглана, успешно произвести высадку войск в Крыму и дать первое сражение. На этом его поход завершился. 29 сентября 1854 г., на пути в Константинополь, Сент-Арно скончался.
.
В 1840 году получил батальон. Командуя батальоном, Сент-Арно некоторое время находился в Меце, но когда Бюжо был назначен генерал-губернатором в Алжир, он, вместе с Бюжо вернулся туда и служил в зуавах под начальством Кавеньяка.
.
В 1842 году он был уже подполковником 53-го полка, а в 1844 году — полковником и начальником Орлеанвильской поддивизии.
.
В 1847 году за взятие в плен арабского старшины Бу-Мазы Сент-Арно произведён в бригадные генералы.
.
Во время революции 1848 года он находился в отпуске в Париже. Здесь Бюжо поручил ему начальство над бригадой, с которой он взял штурмом баррикады на улице Ришелье, а потом занял полицейскую префектуру.
.
При отступлении войск он был захвачен в плен народом; но скоро, выпущенный на свободу, опять вернулся в Африку, где при Кавеньяке командовал Мостаганемской поддивизией, при Шангарнье — Алжирской, а в 1850 году принял начальство над Константинской провинцией - в северо-восточной части Алжира, одноимённый своему административному центру, городу Константина. Город Константина — третий по величине город Алжира.
.
El-Kantara
В этом городе якобы родилась дочь Луи II - Шарлотта Гримальди,
На русском нет инфы, а немецкие выдают список дочeрей, сыновей этого города и все они типа французы
В его биографии есть одна подробность:
В течение одного года он находился в городе Бле, будучи адъютантом генерала Бюжо, содержавшего под стражей герцогиню Беррийскую, пытавшуюся в 1832 году осуществить государственный переворот в пользу своего сына графа де Шамбора. Здесь речь о восстановлении Империи или борьба за цивилизацию.
Тома Робер Бюжо, маркиз де ла Пиконри, герцог Ислийский (фр. Thomas Robert Bugeaud, marquis de La Piconnerie, duc d'Isly; 15 октября 1784, Лимож — 10 июня 1849, Париж) — маршал Франции с 1843 года, генерал-губернатор Алжира.
Но полвека назад здесь можно было увидеть совсем другой памятник – памятник генералу Бюжо.
Неподалеку от площади находился лицей Бюжо. Это было знаменитое учебное заведение, соперничавшее с такими монстрами как парижские лицеи и лицей св. Женевьевы в Версале. Во всех этих учебных заведениях были подготовительные классы в Сен-Сир и высшие школы. Во второй половине 1920-х годов здесь учился Альбер Камю. Вот как в автобиографическом романе «Первый человек» описал он здание лицея и порядки, царящие в нем.
«Лицей, где принимали экзамены, находился на другом конце города — то есть в прямо противоположной точке дуги, по которой город тянулся вокруг залива, в районе, некогда роскошном и унылом, но постепенно превращенном испанскими иммигрантами в один из самых людных и оживлённых в Алжире. Огромное квадратное здание лицея возвышалось над всей улицей. Туда вели три лестницы: две боковые и одна — широкая и монументальная — в центре. Вдоль нее тянулись хилые насаждения бананов и … защищенные решетками от варварства учеников. Центральная лестница, как и две боковые, вела на галерею, где располагался парадный вход, открывавшийся лишь в особо торжественных случаях, и дверь поменьше, на каждый день, охраняемая привратником в застекленной будке.
«Пьер и Жак, благодаря своему «семейному положению», числились полупансионерами. То есть проводили в лицее целый день и питались в лицейской столовой. Занятия начинались когда в восемь, когда в девять, а завтрак подавался пансионерам в семь пятнадцать, и полупансионеры тоже имели на него право. Родным обоих мальчиков не приходило в голову, что можно не воспользоваться каким-то правом, притом что их было у них так мало. Поэтому Жак и Пьер были в числе тех немногих полупансионеров, которые являлись к семи пятнадцати в круглую белую столовую, где заспанные пансионеры уже сидели за длинными оцинкованными столами. Перед ними стояли огромные чашки и гигантские корзины с толстыми ломтями черствого хлеба, а официанты, в большинстве своем арабы, в длинных фартуках из грубого полотна, сновали между столами и разливали из больших, некогда блестящих кофейников с изогнутыми носиками горячую жидкость, где было больше цикория, чем кофе. Осуществив свое право на утренний завтрак, дети отправлялись в комнату для самостоятельных занятий и повторяли там домашнее задание под присмотром младшего надзирателя, жившего при лицее.
Лицей отличался от начальной школы главным образом тем, что там учитель был один, а здесь много. Мсье Бернар знал все и учил их всему одними и теми же методами. В лицее учителя менялись в зависимости от предмета, и каждый преподавал по-своему. Появлялась возможность сравнивать, ученики могли выбирать, кого им любить, а кого нет. Учитель начальной школы — это почти отец: он большую часть дня занимает его место. От него никуда не денешься и без него нельзя обойтись. Тут не встает вопрос, любить его или нет. Чаще всего дети его любят, потому что полностью от него зависят. Но если случается так, что ребенок учителя не любит или любит не очень, то зависимость и неизбежность все равно остаются, а от них не так далеко до любви.
Зато в самом лицее эти различия исчезали. Блузы могли быть более щегольскими или менее, но, в сущности, они мало чем отличались друг от друга. Все соперничество сводилось к сообразительности на занятиях и ловкости во время игр.
Из высоких окон был виден парк Маренго. Все сидели притихшие, утомленные учебой и играми, углубившись в последние недоделанные задания. Особенно это чувствовалось в конце года, когда сумерки опускались на высокие деревья, на цветники и банановые рощицы в парке. Небо приобретало зеленый оттенок, все более и более глубокий, и казалось выше и шире, а городской шум делался далеким и приглушенным. Если стояла жара и окна оставляли открытыми, то было слышно, как кричат в саду последние ласточки; горьковато-кислые запахи чернил и линеек тонули в аромате магнолий.
В семь часов лицей мгновенно пустел. Ребята бросались к выходу и устремлялись шумными стайками вниз по улице Баб-Азун, где все магазины были ярко освещены, а на тротуарах под аркадами толпилось столько народу, что им приходилось бежать по проезжей части, между рельсами, пока вдали не показывался трамвай, — тогда они снова ныряли под аркады, и так всю дорогу, пока не оказывались на Губернаторской площади, окруженной цепочкой огней: это торговцы-арабы зажигали в своих киосках ацетиленовые лампы, и дети с наслаждением вдыхали их запах.»
Тома Робер Бюжо, маркиз де ла Пиконри, герцог Ислийский (фр. Thomas Robert Bugeaud, marquis de La Piconnerie, duc d'Isly; 15 октября 1784, Лимож — 10 июня 1849, Париж) — маршал Франции с 1843 года, генерал-губернатор Алжира.
.
Немного об этом человеке:
.
в ноябре 1942 союзные войска захватили Алжир. Поэтому с 8 ноября 1942 года и по 27 августа 1943 немцы бомбили его. Основной целью был порт и хранилища нефти, но нередко летчики промахивались. Так были повреждены лицей Бюжо, школа Шазо, сиротский приют (погибло 14 детей) и пр. Кстати, немцы ухитрились попасть и в свое собственное консульство.
.
Итак, обо всем по порядку. Сейчас на одной из площадей города Алжир стоит памятник эмиру Абделькадеру, против которого воевал генерал Бюжо.
.
.
Но полвека назад здесь можно было увидеть совсем другой памятник – памятник генералу Бюжо.
.
Неподалеку от площади находился лицей Бюжо. Это было знаменитое учебное заведение, соперничавшее с такими монстрами как парижские лицеи и лицей св. Женевьевы в Версале. Во всех этих учебных заведениях были подготовительные классы в Сен-Сир и высшие школы. Во второй половине 1920-х годов здесь учился Альбер Камю. Вот как в автобиографическом романе «Первый человек» описал он здание лицея и порядки, царящие в нем.
.
«Лицей, где принимали экзамены, находился на другом конце города — то есть в прямо противоположной точке дуги, по которой город тянулся вокруг залива, в районе, некогда роскошном и унылом, но постепенно превращенном испанскими иммигрантами в один из самых людных и оживлённых в Алжире. Огромное квадратное здание лицея возвышалось над всей улицей. Туда вели три лестницы: две боковые и одна — широкая и монументальная — в центре. Вдоль нее тянулись хилые насаждения бананов и … защищенные решетками от варварства учеников. Центральная лестница, как и две боковые, вела на галерею, где располагался парадный вход, открывавшийся лишь в особо торжественных случаях, и дверь поменьше, на каждый день, охраняемая привратником в застекленной будке.
Улица Баб-Азун выходила другим концом на широкую площадь, где напротив друг друга высились лицей и казарма. Дальше начиналась арабская часть города: крутые влажные улочки уже карабкались здесь по склону холма, и лицей стоял как бы отвернувшись от них. Казарма смотрела в сторону, противоположную морю. За лицеем лежал парк Маренго, за казармой — квартал Баб-эль-Уэд, наполовину заселенный испанцами.»
.
«Пьер и Жак, благодаря своему «семейному положению», числились полупансионерами. То есть проводили в лицее целый день и питались в лицейской столовой. Занятия начинались когда в восемь, когда в девять, а завтрак подавался пансионерам в семь пятнадцать, и полупансионеры тоже имели на него право. Родным обоих мальчиков не приходило в голову, что можно не воспользоваться каким-то правом, притом что их было у них так мало. Поэтому Жак и Пьер были в числе тех немногих полупансионеров, которые являлись к семи пятнадцати в круглую белую столовую, где заспанные пансионеры уже сидели за длинными оцинкованными столами. Перед ними стояли огромные чашки и гигантские корзины с толстыми ломтями черствого хлеба, а официанты, в большинстве своем арабы, в длинных фартуках из грубого полотна, сновали между столами и разливали из больших, некогда блестящих кофейников с изогнутыми носиками горячую жидкость, где было больше цикория, чем кофе. Осуществив свое право на утренний завтрак, дети отправлялись в комнату для самостоятельных занятий и повторяли там домашнее задание под присмотром младшего надзирателя, жившего при лицее.
.
Лицей отличался от начальной школы главным образом тем, что там учитель был один, а здесь много. Мсье Бернар знал все и учил их всему одними и теми же методами. В лицее учителя менялись в зависимости от предмета, и каждый преподавал по-своему. Появлялась возможность сравнивать, ученики могли выбирать, кого им любить, а кого нет. Учитель начальной школы — это почти отец: он большую часть дня занимает его место. От него никуда не денешься и без него нельзя обойтись. Тут не встает вопрос, любить его или нет. Чаще всего дети его любят, потому что полностью от него зависят. Но если случается так, что ребенок учителя не любит или любит не очень, то зависимость и неизбежность все равно остаются, а от них не так далеко до любви.
.
В лицее же учителя скорее напоминали дядюшек, между которыми можно выбирать. В частности, их не обязательно было любить, и у них был один преподаватель физики, невероятно элегантный, но деспотичный и несдержанный, и ни Жак, ни Пьер так и не научились «глотать» его грубости, хотя за время обучения в лицее их класс попадал к нему два или три раза. Больше всего шансов снискать любовь было у преподавателей литературы, потому что дети видели их чаще, чем других, и Жак с Пьером действительно привязывались к ним почти во всех классах, не имея, однако, возможности ни на одного из них опереться, потому что учитель ничего о них не знал и после занятий возвращался к своей собственной, неведомой для них жизни, так же как и они возвращались на свою далекую окраину, где ни при каких обстоятельствах их соседом не мог оказаться лицейский преподаватель, и они никогда не встречали ни однокашников, ни учителей на своем маршруте трамвая. На их линии трамваи были красные (К.Ф.Р.А.), они обслуживали только нижние кварталы, а в верхние, более богатые, ходили зеленые трамваи (Т.А.). Зеленые к тому же подходили прямо к лицею, а красные делали круг на Губернаторской площади. Поэтому в конце дня дети вспоминали о своем отличии от остальных прямо у дверей лицея или чуть подальше, на площади, где, простившись с веселой компанией одноклассников, они сворачивали к остановке красных трамваев, шедших в самые бедные кварталы. Они чувствовали свое отличие, а не ущербность. Они были из другого района, вот и все.
.
Зато в самом лицее эти различия исчезали. Блузы могли быть более щегольскими или менее, но, в сущности, они мало чем отличались друг от друга. Все соперничество сводилось к сообразительности на занятиях и ловкости во время игр.
.
Из высоких окон был виден парк Маренго. Все сидели притихшие, утомленные учебой и играми, углубившись в последние недоделанные задания. Особенно это чувствовалось в конце года, когда сумерки опускались на высокие деревья, на цветники и банановые рощицы в парке. Небо приобретало зеленый оттенок, все более и более глубокий, и казалось выше и шире, а городской шум делался далеким и приглушенным. Если стояла жара и окна оставляли открытыми, то было слышно, как кричат в саду последние ласточки; горьковато-кислые запахи чернил и линеек тонули в аромате магнолий.
.
В семь часов лицей мгновенно пустел. Ребята бросались к выходу и устремлялись шумными стайками вниз по улице Баб-Азун, где все магазины были ярко освещены, а на тротуарах под аркадами толпилось столько народу, что им приходилось бежать по проезжей части, между рельсами, пока вдали не показывался трамвай, — тогда они снова ныряли под аркады, и так всю дорогу, пока не оказывались на Губернаторской площади, окруженной цепочкой огней: это торговцы-арабы зажигали в своих киосках ацетиленовые лампы, и дети с наслаждением вдыхали их запах.»
.
После того, как Алжир стал независимым, лицей переименовали в «Лицей Абделькадера» (кто бы сомневался!), а статую Бюжо перевезли во Францию. Там она долго где-то хранилась, наконец, после реставрации ее в 1999 году установили в деревне Эгзидёй (Excideuil). Неподалеку от этого места у маршала было имение, а 1825-1830 гг. он даже был мэром Эгзидёя. К сожалению, как мне кажется, место это мало подходит для памятника.
.
Генерал Бюжо
А это Александр I
А может это Воронцов?
Не написано, что маршaл Сент Арнo был в Австралии, однако его именем назван один из городов, как и городок в Новой Зеландии.
Теперь имеем представление о генерале, у которого Сент Арно был адъютантом. Если верить ТИ. Сент Арно принял первым бой в Крымской войне и погиб в сентябре 1854 года.
B Питере памятник Николаю 1-му
И что мы имеем? Александр 1 это генерал Бюжо, а генерал Сент Арно - Николай 1?
Сент Арно переводится как Святое дело.
Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.
.
Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.
.
Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.
.
Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.
.
Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
О прощении молил.
.
И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
И шептались камыши.
.
Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
Видел правду в первый раз.
Бальмонт.
Бальмонт.