"Кому он был нужен, если ещё был жив?"

— Так вы говорите, что в сорок первом здесь всех перестреляли. А Его? — я смотрю на Василия Лукича с явным выражением недоверия.

— Его? — переспрашивает Василий Лукич. — Если всех, то и его, конечно. А что вас удивляет? Кому он был нужен, если ещё был жив? Хотя в сороковом вполне ещё был живой и здоровый. Ему как раз всего семьдесят стукнуло. Я его лично поздравлял, — Видя выражение моего лица, он смеётся. — Не верите?

— А когда его к вам доставили? — я решил выяснить всё до конца.

— Доставили? — Василий Лукич на мгновение задумался. — Сейчас скажу. Значит так, я сам прибыл на объект в декабре двадцать четвёртого, пятнадцатого декабря, А его доставили, чтобы не соврать, в марте двадцать пятого. Точно, На следующий день после женского дня, девятого марта. Эх, память ещё ничего, работает!

— А где ж его с января двадцать четвёртого держали? — недоумеваю я, стараясь вывести Василия Лукича на чистую воду.

— Даже дольше, — соглашается Василий Лукич. — Взяли его ещё в мае двадцать третьего. Долго очень разные вопросы выясняли насчёт заговора. Как же его…?

— Масонского? — подсказываю я.

— Нет, нет. Как-то иначе, — Василий Лукич морщит свой высокий лоб.

— Сионистского? — пытаюсь я помочь.

— Нет, — раздражённо отмахивается Василий Лукич. — Эго сейчас напридумывали умники. Сейчас скажу. Что-то, связанное со всеобщей люмпенизацией человечества. Я, когда в академии учился, выяснил осторожно про этих самых люмпенов. Это вроде тунеядцев, которые много о себе полагают и ненавидят любого, кто хоть что-то производит. А где-то в середине двадцатых их стали выявлять, от пролетариев отколупливать и уничтожать. Тут, конечно, Сталина большая заслуга. Он первый понял, что здесь что-то не то. Что вождь мирового пролетариата оказался главарём международного заговора люмпенов. И пытался всю эту братию выявить и уничтожить. Другое дело, что у него ничего не вышло.

— Это вам всё в академии разъяснили? — восхитился я.

— Да ну, какое там, — насупился Василий Лукич. — В академии разве такому учат? Это он сам мне всё рассказывал.

— Сам?! — я в ужасе остановился.

Василий Лукич засмеялся.

— Я же был комендантом “Кремля”. Единственный, кто имел право в любую камеру входить. Он мне много чего рассказывал.

— Это он, значит, так вам и рассказывал: я, мол, не вождь мирового пролетариата, а главарь международной банды люмпенов. И молодец Сталин, что меня разоблачил. Так, что ли?

— Вы знаете, — вздохнул Василий Лукич, — вам всё вынь и положь. Всё гораздо сложнее. Они же к нам не в железных масках прибывали. Всё, как положено: с сопроводиловками, с аттестатами, с выписками из дел, с индивидуальными инструкциями. Как вы думаете, где его взяли?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Наверное, в Горках.

— В Горках! — Василий Лукич снисходительно похлопал меня по спине. — Не в Горках, дорогой товарищ, а в Претории. А сбежал он туда ещё в двадцать первом после кронштадтского восстания, переведя на свой счёт всё достояние республики. Бывало, — продолжал Василий Лукич, — как зайдёшь к нему в камеру, он голову вот так вскидывает от книги (обычно сам себя читал, что-то выписывал) и говорит: “Товарищ, вы член партии?” А у меня партстаж, сами понимаете, с семнадцати лет. “Тогда послушайте, товарищ, — говорит он, — как всё-таки здорово написано”. И читает: “Тысячи форм и способов практического учёта и контроля за богатыми, жуликами и тунеядцами должны быть выработаны и испытаны на практике. В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы. В другом — поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их по отбытии карцера жёлтыми билетами, чтобы весь народ надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвёртом — расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве…” И смотрит на меня, прищурившись: мол, каково? Похвалю я или нет.

А я ему говорю обычно: “Вы бы, гражданин, чем нам эти избитые истины читать, которые и без вас нам на политзанятиях каждый день вдалбливают, лучше бы награбленное вернули народу. Может быть, вам бы и срок пересмотрели”. Хотя никакого срока у него, конечно, не было. На деле было написано: “Хранить вечно”. Это значит — без срока, пожизненно.

Тут он начинает бегать по камере, рукой жестикулирует. Потом остановится, большие пальцы — за жилетку, смотрит на меня снизу вверх и почти кричит: “Деньги, товарищ, народу не нужны. Деньги нужны мировой буржуазии, чтобы эксплуатировать народ. А народу нужна осознанная свобода. А потому ни копейки не отдам”. И показывает мне дулю. Я ж его всё успокоить пытался. “Не надо, — говорю, — так волноваться, гражданин. У вас же два инсульта уже было”. Тут он вообще распалялся. “Клевета, — кричит, — злобная клевета, придуманная, чтобы меня в мавзолей упрятать!” Очень он мавзолея боялся… До того боялся, что я порой этим пользовался. “Не бузите, мол, гражданин, а то я вас в мавзолей отправлю”. Пугал, как карцером, хотя в карцер его сажать запрещалось инструкцией. Он аж вскидывался: “Мне, — говорит, — все товарищи из Политбюро торжественно обещали. Сам Феликс Эдмундович дал гарантию!” Ну, я подшучиваю: “Когда, мол, они вам такую гарантию давали?" А он: “Я вас уверяю, товарищ. Я за границей находился, когда они объявили, что у меня был инсульт. Я это документально подтвердил! А они в рамках партийной дисциплины собрали консилиум врачей, и те, представляете, объявляют; был инсульт, и всё тут. А не отдашь денег — второй будет, и — в мавзолей. Куда деньги девал? Куда девал — на мировую революцию истратил, а не на ваш говняный НЭП, люмпены вонючие! Тут они стали что-то между собой шептаться, а Феликс Эдмундович потом и говорит: вам, мол, отдохнуть надо. Полежите немного в мавзолее, успокойтесь, а там и поговорим. Тут я не выдержал, дал им номер счёта: задавитесь! Тогда дали гарантию и сюда привезли”.

Помню, в тридцать втором баню строили. Он всё беспокоился, что строим. Не мавзолей ли?

— А посещал кто-нибудь ваших питомцев? — спросил я.

— Посещали, — понизив голос, сообщил Василий Лукич. — Иосиф Виссарионович три раза приезжал. Но не к Нему.

— А к кому?

— Вам всё так и расскажи.

— Значит, — не выдержал я, — когда было объявлено о Его первом инсульте, он уже сбежал за границу. Тогда кто же жил в Горках, кто появлялся на коминтерновских сходках и так далее?

— Наивное поколение, — хохочет Василий Лукич, — они верят во всё, что им скажут. После 21-го года везде, где можно, совали Вольфа Гольштока. Был такой авантюрист. Он и по-русски толком говорить не умел.

— Вы меня совсем запутали, — признался я. — Но вам-то что не ясно в этой истории?

— Дело в том, — задумчиво произнёс Василий Лукич, — что Вольфа Гольштока шлёпнули в январе двадцать четвёртого. Его брата Меира взяли в Претории в двадцать третьем и доставили к нам.

— Так, — согласился я. — А что же вам не ясно?

— А кто же лежит в мавзолее? — Василий Лукич крякнул и развёл руками.

— Может быть, был третий браг? — предположил я.

— Я тоже так иногда думаю, — признался Василий Лукич, — Может быть, и был, но только его так и не поймали. Это я вам точно говорю.

— Потому в мавзолей и положили, что не могли поймать. В знак уважения, — догадался я.

— Тогда, как же он к нам попал? — не унимался Василий Лукич. — После мавзолея, что ли? Что-то у нас не клеится.

— Может быть, его после мавзолея к вам направили? — съехидничал я.

— Вам всё шутки шутить, — обиделся Василий Лукич. — А я вам так скажу: он мне сам говорил, что, когда умрёт, хочет быть похороненным рядом с матерью на Волковом кладбище в Ленинграде. Но поскольку там уже похоронили Вольфа, то он как раз и боялся, что его засунут в мавзолей.

— Когда это он вам говорил? — плохо уже соображал я.

— Часто говорил. В тридцать восьмом говорил и позднее. Так уж важны даты?

— Но, Василий Лукич! — взмолился я. — Мавзолей существует с двадцать четвёртого года!

— Можно подумать, что я этого не знаю! — огрызнулся чекист-ветеран. — Я поэтому и спрашиваю: КТО ТАМ ЛЕЖИТ?

— Ленин там лежит, — заорал я. — Ленин Владимир Ильич!

На лице Василия Лукича появилось выражение долготерпения учителя в беседе с придурком-школьником.

— Ну, как он мог туда попасть, — мягко спросил он, — если в сороковом году Ильич был ещё жив, а тот, которого вы, видимо, имеете в виду, был убит при переходе границы в двадцать первом?

И тут я понял всё.

— Вы говорите, что он сбежал и найти его не удалось? — спросил я, трепеща от открывшейся мне истины.

— Да, да, — подтвердил Василий Лукич. — Его не поймали, это я точно знаю.

— Так он сбежал к вам. Неужели трудно было догадаться? Это было единственное место, где у него были шансы не быть убитым и написать ещё десять томов своих произведений, которые были изданы в прошлом году. Сопроводиловку ему написал Феликс, после чего его самого и ликвидировали. Конечно, его не могли найти.

— Да, видимо, так, — задумался Василий Лукич. — Выходит, у нас настоящего шлёпнули. Я так и подозревал, если говорить откровенно. Настоящую фамилию в таких формулярах не пишут.

— А что было написано у него в формуляре? — догадался я спросить.

— Как что? — даже остановился Василий Лукич. — Так и было написано: “Ленин (Ульянов) Владимир Ильич”. Только никто не поверил — все знали, что Ленин лежит в мавзолее. Хитро, конечно, придумали. Ничего не скажешь! Но кого же они всё-таки упрятали в мавзолей?

— А может, всё было наоборот?

— Может, и было, — устало согласился Лукич. — Так засрали мозги всем, что ничего и не понять. Третьего брата не было. Их было двое всего. Никак не пойму, почему этих в мавзолей положили, а настоящего здесь хлопнули?

— Брось, Лукич! — не выдержал я. — Никого из них в мавзолей не клали. Кукла там лежит восковая. Сейчас это каждому школьнику известно.

— А ты знаешь, — после некоторого раздумья произнёс Василий Лукич, — если ты не врёшь, то всё тогда становится на свои места. И главное, что прав я был — не было третьего брата!

— Был третий брат, — открыл я ему очередную тайну, — но он убился, упав с броневика.

— Ты всё ёрничаешь, — устало вздохнул Лукич, — а мы-то в него верили!

— Как же ты мог в него верить, если он у тебя сидел? — разозлился я.

— Я не в того верил, что у меня сидел, — прошептал Лукич. — Я верил в того, кто в мавзолее лежит. А ты говоришь: кукла!


http://images.ua.prom.st/278000715_w640_h640_dscn2408.jpg