Для продолжения поста - чей сюжет был взят для сказки Пушкина о царе Салтане, предлагаю вам познакомиться с малоизвестным писателем, чью легенду я предложила вам почитать здесь http://lady-dalet.livejournal.com/292750.html
Я очень желала бы, чтобы вы ее прочитали, потому что она содержит в себе две паралелльные темы. Это дает представление о писателе или группе писателей. Мне интересно, и вам, надеюсь тоже, от какой такой Арины Родионовны слышал Пушкин народный фольклер? И чей это был фольклер? Само слово ФОЛЬК /Volk - в переводе с нем. - народ, а клер(к) - тот, кто писал. Для этой статьи буду использовать источник http://feb-web.ru/feb/classics/critics/alekseev_m/a72/a72-378.htm
Многие из нас, наверное, слышали и читали прекрасные сказки Александра Сергеевича Пушкина, основанные на русском фольклоре. Но немногие, наверное, знают, что эти самые сказки в большинстве своем имеют западное происхождение и попали в русский фольклор в пересказе русских сказителей.
.
Cюжет «Сказки о царе Салтане» являлся якобы переработкой народной сказки, записанной Пушкиным в двух версиях, однако сюжет ее имеет известные параллели с «Рассказом о Констанце» из сборника «Кентерберийских рассказов» Чосера.
.
Об этом недвусмысленно с цепью приведенных доказательств говорится в работе Е. Аничковой «Опыт критического разбора происхождения пушкинской «Сказки о царе Салтане» в кн.: «Язык и литература», т. II, 2. Л., 1927 г., а также в работах ряда других исследователей.
.
Дже́фри (Дже́ффри, Го́тфрид) Чо́сер (англ. Geoffrey Chaucer; ок. 1340/1345[1][2], Лондон — 25 октября 1400[3], там же) — английский поэт, «отец английской поэзии»[4]. Называется одним из основоположников английской национальной литературы и литературного английского языка[5], первым начал писать свои сочинения не на латыни, а на родном языке.
.Дже́фри (Дже́ффри, Го́тфрид) Чо́сер (англ. Geoffrey Chaucer; ок. 1340/1345[1][2], Лондон — 25 октября 1400[3], там же) — английский поэт, «отец английской поэзии»[4]. Называется одним из основоположников английской национальной литературы и литературного английского языка[5], первым начал писать свои сочинения не на латыни, а на родном языке.
На каком родном языке? каким бы в его время английский язык?
..
.
Почему была критика? Если вы сами прочитаете эту сказку, то узнаете, насколько она близка к сказке так называемого Пушкина. Приведу пару куплетов для сравнения.
Убиты были также наповал
Сирийцы все, принявшие крещенье.
Из них никто не смог покинуть зал.
Констанцу же — о злое преступленье! —
Морскому предоставили теченью
В ладье, руля лишенной, чтобы в ней
Она плыла к Италии своей.
*
Ей положили, должен вам сказать я,
Немалый продовольствия запас,
А также деньги, все ее и платья,
И по волнам, исчезнувши из глаз,
Ладья Констанцы быстро понеслась.
Моя принцесса, за твое смиренье
Тебе пусть кормчим будет провиденье!
***
В три дня и три часа без разговора
Констанцу удалить из края вон:
Он требовал, чтоб срок был соблюден.
*
Пусть поместят Констанцу с сыном рядом
В ее прибитый к нам когда-то челн,
И этот челн с Констанцею и чадом
Пусть оттолкнут назад в пучину волн.
***
.
Благодаря этому давно уже создалось впечатление, что Чосер известен у нас мало, хуже многих других великих писателей: с ним не связывалось у нас никаких поэтических или исследовательских традиций, исторических или бытовых аналогий; до сравнительно недавнего времени произведения его почти вовсе не интересовали также и русских переводчиков.
.
Если бы заинтересовали, то намного раньше обратили бы внимание, что сказки Чосера и сказки Пушкина обрабатывал один человек или одна группа людей. Сказка Чосера о Констанце полностью охристианизирована. Т.е. это было время, когда историю о Христе и его поклонниках стали включать в художественные произведения.
.
Все это, конечно, в известной мере, справедливо; тем не менее неизвестности Чосера в русской литературе не следует преувеличивать. Место Чосера — среди великих литературных деятелей XIV столетия, рядом с Данте, Петраркой и Боккаччо. В истории английской литературы Чосер — несомненно крупнейшее поэтическое имя вплоть до Шекспира; лучшее же из его созданий — «Кентерберийские рассказы» («Canterbury Tales») — безусловно является одним из величайших произведений литературы английского средневековья, в котором отчетливо пробиваются ренессансные черты. Было бы очень странно и совершенно неправдоподобно, если бы сведения о Чосере и его стихотворных новеллах дошли бы до русской литературы, столь рано и чутко откликнувшейся на все сколько-нибудь замечательные явления западной культуры, только в конце XIX в., как это обычно утверждается. Действительно, «Кентерберийские рассказы» узнали у нас много раньше, а одним из примечательных эпизодов из истории знакомства с Чосером в России безусловно являются отзывы о Чосере Пушкина, сопровождавшиеся его попыткой стихотворного перевода одной из новелл кентерберийского цикла, правда, через посредство фанцузского источника.
.
Предложенная мною история о Констанце из "Кентерберийских рассказов" напоминает мне и легенду о Лоэнгрине, который спас от позора и смерти Эльзу, обвиненную в непослушании предсмертномy пожеланию ее отца. А Лоэнгрин был рыцарем короля Артура. И Чосер использует для своих историй некоторые источники из произведений о короле Артуре. Поэтому интересно будет узнать, кем? является этот король Артур, но эта тема для другого поста.
.Жювенель, из труда которого в русскую статью перенесен слово в слово весь пассаж о «весьма остром» английском стихотворце Шангере, знал о Чосере не очень многое. Для Жювенеля, как и для его французских предшественников (например, для Нисерона в его «Mémoires pour servir à l’histoire des hommes illustres, 1736), Чосер был всего лишь перелагателем новелл Боккаччо на довольно варварские английские стихи. Впрочем, язык и стихосложение Чосера в XVII и XVIII вв. во всей Западной Европе казались устарелыми и беспомощными. В самой Англии в ту пору литературным критикам недоставало умения читать его поэтические тексты правильно в фонетическом и метрическом отношениях.
.
А знаете, почему? Ломка языка, как и ломка тела, сказывается очень болезненно, особенно тогда, когда тебе запрещают говорить на своем родном языке и заставляют учить чужой.
.В эпоху Просвещения знакомство в Англии со среднеанглийским языком и палеографией значительно увеличилось; вместе с этим рос также интерес и к наследию Д. Чосера. Ко второй половине XVIII в. относится деятельность выдающегося знатока Чосера и его эпохи — Томаса Тируитта (Tyrwhitt, 1730—1786), издавшего «Кентерберийские рассказы» (1775—1778) с комментариями, в которых разъяснены и источники отдельных новелл, и версификация Чосера, а также сделаны первые критические попытки установления полного авторского текста на основе сличения различных рукописных списков и освобождения их от искажений (мое примеч.уже понадобились толкования и разъяснения)
.
Очищенный и объясненный текст шедевра Чосера — его «Кентерберийских рассказов» вновь начинал сиять для читателей первозданным блеском. Полностью славу Чосера восстановили следующие поколения английских поэтов — В. Блейк, В. Скотт, Ч. Лем, Байрон, У. С. Лендор и др.
.
Очищенный и объясненный текст шедевра Чосера — его «Кентерберийских рассказов» вновь начинал сиять для читателей первозданным блеском.
Мне думается, что под этим очищением как и подразумевается охристианизация.
.В конце XVIII в. и в первое десятилетие XIX в. имя Чосера довольно редко встречалось в русской печати: его упоминали лишь попутно, притом в самых произвольных и неустойчивых транскрипциях.
.
В «Московском журнале» Карамзина (1792) о Чосере говорится однажды в статье о Виланде: «Виландов Оберон есть царь фей, юноша прелестной и вечно-юной, каковым описывает его Чосер или Шекспир в Midsummer Night’s Dream».8 В 1807 г. о Чосере упоминает И. И. Мартынов, именуя его Шоссер и выдавая этим написанием, что источник его сведений был французский; правда, из контекста явствует, что имя Чосера для Мартынова было пустым звуком, не влекшим за собой никаких ассоциаций. В речи, произнесенной 23 марта 1807 г. в Российской Академии, И. И. Мартынов между прочим говорил: «В четырнадцатом веке нашей эры, после мрака невежества, облежавшего Европу, паки начали возвышаться храмы вкуса... В Италии были три гения, Дант, Петрарк и Бокас... Рвение отличиться на поприще словесности сделалось общим во всей Европе: Шоссер в Англии, Жонвиль [sic! следует — Жуанвиль] Фроассар [Фруассар] и многие другие писатели во Франции в то время занимались очищением природных языков».
.
Я думаю, уже многие узнали о сдвиге хронологических дат и отсутствии каких-либо оригиналов, на которые ссылается ТИ, поэтому говорить о 14 веке это все равно что говорить о веке 19-м. К тому же, если вы прочитали статьи о великом сыне России Пушкине, то узнали, в какие годы он жил.
.
Лишь в 20-е годы представления о Чосере стали у нас более ясными и отчетливыми. Интересное свидетельство находим мы в одном из писем Д. Н. Блудова, состоявшего в это время поверенным в делах русского посольства в Великобритании.
.
В письме из Лондона от 25 марта (6 апреля) 1820 г. к И. И. Дмитриеву, сообщая свои впечатления о литературной жизни в Англии, Д. Н. Блудов отмечал, что особенно достойными внимания казались ему отчетливо проявляющие себя в стране ретроспективные тенденции современной английской поэзии, происходившее на его глазах возрождение литературного прошлого. «Что сказать о состоянии здешней словесности? — писал Блудов. — Вы, конечно, по старой благоразумной привычке, еще называете Англию отечеством Аддисонов, По́пов, Стилей, полагая сей титул в числе других ее славных титулов. Поверите ли, что ныне уважение к блистательному веку королевы Анны здесь едва ли терпимо. И кто, из англичан или иностранцев, имеет дерзость пленяться красноречивою простотою лондонской прозы или глубокомыслием всегда ясным стихов Попа и сильною краткостию его выражений, тот, благодаря господствующему вкусу, слывет литературным еретиком. Чтоб быть православным, надобно поклоняться поэтам предшествовавших веков, и чем древнее, тем лучше, начиная от Мильтона и поднимаясь к Шекспиру, Спенцеру [sic] или, что еще почтеннее, к Чоусеру и другим песнопевцам 14-го столетия. Любовь к средним векам и ко всему готическому здесь почти общая; от каменных зданий перешли и к творениям воображения».10
.
Приведенное свидетельство представляет для нас значительный интерес. С одной стороны, в нем находятся верные наблюдения очевидца, сделанные на месте действия: Блудову удалось подметить основное в развитии литературных тенденций и вкусов в современной ему Англии; в том же письме он сообщал о складывавшихся на его глазах репутациях В. Скотта, Байрона, Т. Мура. С другой стороны, Д. Н. Блудов являлся деятельным членом «Арзамаса» и состоял в приятельских отношениях со многими русскими литераторами «карамзинского» лагеря — П. А. Вяземским, А. И. Тургеневым, Д. В. Дашковым. В. А. Жуковский в особенности ценил критические способности Блудова и доверял его оценкам и суждениям больше, чем себе самому; посвящая Блудову свою балладу «Вадим» (1817), Жуковский признавался:
.
Вадим мой рос в твоих глазах,
Твой вкус был мне учитель...
Лишь Пушкин занял независимую позицию и проявил осторожность: в письме к Жуковскому (в конце апреля 1825 г.) он писал: «Зачем слушаешься ты маркиза Блудова? Пора бы тебе удостовериться в односторонности его вкуса» (XIII, 167).
.
В конце 20-х годов и начале 30-х имя Чосера стало чаще попадаться в русских журнальных статьях и книгах по иностранной словесности. Так, например, Чосер (называемый — Чаусер) упомянут в «Московском телеграфе» в статье о Томасе Муре. Говоря о том, что Мур довел «до высшей степени совершенства английскую версификацию», автор статьи замечал далее: «Английские критики сознаются, что ни один из английских стихотворцев со времен Чаусера не оказал столько заслуг английской словесности в этом отношении».11
.
В статье, откуда я беру некоторые выдержки, указаны имена тех, кто тщательно работал над словестностью английского языка - языка, который мы сейчас не знаем, языка, который был первым у первенцев земной цивилизации. Т.е. эти люди или имена тех, кто спрятал свою сущность под этими именами, прямые разработчики языков, которые внесли путаницу, названную в библии Babilon/Бабилоном, известной как город Вавилон, в котором произошла библейская история. И это стало причиной, почему люди перестали понимать друг друга и понадобились Толковые словари с разъяснениями.
.
В книге С. П. Шевырева «История поэзии», о которой, как известно, весьма благоприятно отозвался Пушкин, мы также находим несколько упоминаний о Чосере во втором (вступительном) «чтении», где дается сравнительная характеристика национальных западноевропейских литератур. «Еще в XIV в. Англия имела своего писателя, Чосера, который давал уже художественные формы английскому языку», — говорит здесь Шевырев. Далее, имея в виду «Кентерберийские рассказы», Шевырев пишет, что «Чосер еще до Сервантеса уже смеялся над нелепостями рыцарских сказок», а затем утверждал, что в XIV—XVI вв. итальянская литература нередко служила образцом для английской и что Чосер стоял в самом начале этого процесса, «когда язык трудами Чосера, а потом Спенсера, устроил свои художественные формы по образцам итальянской».12
.
И все же еще до Шевырева именно Пушкин первым в русской литературе произнес имя Чосера с отчетливым пониманием его значения в мировой литературе. Отвечая суровым критикам своей поэмы «Граф Нулин», которым она представлялась слишком фривольной и предосудительной, Пушкин в 1830 г. с иронией спрашивал их: «И уже ли творцы шутливых повестей, Ариост, Бокаччио [sic! ], Лафонтен, Касти, Спенсер, Чаусер, Виланд, Байрон известны им по одним лишь именам?». Этот литературный ряд «творцов шутливых повестей», построенный Пушкиным, в которой он с полным основанием включил имя Чосера, заставляет предположить, что сам Пушкин — в отличие от своих хулителей — имел достаточное представление о «Кентерберийских рассказах», об их жанре и форме, хотя бы и не на основании собственного знакомства с их подлинным текстом или его переводом.
.
Некоторые исследователи Пушкина, указывая на эту цитату и предполагая, что он действительно мог быть знаком с произведениями Чосера, сделали даже попытку, впрочем, рискованную и бездоказательную, поставить в прямую связь сюжетную схему «Сказки о царе Салтане» с «рассказом законника» (man of law’s tale) в «Кентерберийских рассказах». Так, Е. Аничкова утверждала, что хотя Пушкин написал свою сказку на основании своего знакомства с произведениями русского и иноплеменного фольклора (кавказского, татарского), где встречается много сюжетов, весьма сходных с чосеровским рассказом законника, но что, прочтя его еще до того как закончено было его собственное произведение, Пушкин будто бы «узнал в нем сюжет своей сказки и докончил ее, приблизив к английской версии повести о Констанции».
.
Эта надуманная гипотеза не встретила сочувствия исследователей, хотя посвященная ее изложению статья в почти тождественной форме была дважды напечатана на русском языке — в Праге и в Ленинграде. «Привлекаемая Е. Аничковой в качестве возможного источника „Сказки о царе Салтане“ повесть Chaucer’а о Констанции имеет самое отдаленное сходство с пушкинским текстом», — утверждал М. К. Азадовский в статье «Источники сказок Пушкина».15
.
В том же смысле высказался Р. М. Волков, писавший: «Е. Аничкова, сопоставляя с „Рассказом юриста“ Дж. Чосера „Сказку о царе Салтане“ Пушкина, ставит перед собой задачу установить (по ее словам) „сходство сюжета при совершенно противоположной трактовке“. При этом с текстом Чосера сопоставляются на выборку те или иные обрывки сказки Пушкина, более или менее близкие к Чосеру, но нарушается последовательность развития в „Сказке о царе Салтане“. Такой метод сравнительного изучения пушкинской сказки и „Рассказа юриста“ Чосера не позволяет судить о „сходстве сюжета“. Можно говорить только о близости, в той или иной мере, отдельных мест у Пушкина к Чосеру. Сюжетная схема в кишиневской тетради 1822 г. также далека от Чосера. Поэтому вывод Е. Аничковой, что „между 1822 и 1831 г. Пушкин читал в модернизированном или не модернизированном издании английского поэта Chaucer’a, узнал свою сказку и докончил ее, приблизив к английской версии“, не может быть принят».
.
Тем не менее Р. М. Волков полагает, что «близость отдельных мест пушкинской сказки к Чосеру позволяет допустить, что Пушкин знал рассказ Чосера». С нашей точки зрения, на эту оговорку должно было повлиять не лишенное доказательности положение Е. Аничковой, что Пушкин не мог не знать о Чосере из доступных для него в 20-е годы или заведомо известных ему иностранных источников, английских и французских.
.
В своей статье Е. Аничкова напоминала, что к Чосеру своих читателей не раз отсылал В. Скотт и что к началу 30-х годов давнишний интерес Пушкина к В. Скотту усилился. По ее мнению, едва ли можно сомневаться в том, что Пушкин читал «Айвенго», — что вполне справедливо; однако исследовательница обращала также внимание на предпосланное этому роману «посвятительное письмо» В. Скотта, в котором Пушкин, по ее словам, «должен был прочесть прямой призыв обращаться непосредственно к Чосеру, не смущаясь мнимыми трудностями чтения его»; этот довод, однако, кажется нам значительно менее убедительным, так как указанное «посвятительное письмо» В. Скотта, сколько знаем, отсутствовало и во французском и в русском переводах «Айвенго», как и эпиграфы из текстов Чосера, встречающиеся как в этом, так и в других романах шотландского писателя.
.
Ссылки Е. Аничковой на стихотворные произведения В. Скотта, где также встречаются «восхваления Чосера», или на «Эдинбургское обозрение», где появилась статья В. Скотта о книге В. Годвина «Жизнь Чосера», столь же неубедительны, потому что каждая из них вместо общего правдоподобного предположения требовала бы особого обоснования и подтверждения, каковым мы не располагаем.
.
Но Е. Аничкова в поисках доказательств для своей догадки шла еще дальше, привлекая данные не только из английской, но и из французской литературы. Справедливо, конечно, что в 20-е годы имя Чосера стало чаще встречаться не только в английской, но и во французской периодической печати, за которой Пушкин внимательно следил; заслуживают некоторого внимания те строки о Чосере, которые Пушкин мог прочесть во французском журнале «Revue encyclopédique» 1821 г.: «Он первый в своей стране пробудил поэтическое чувство: его стихотворные повести (contes), написанные в подражание Боккаччо, соединяли в себе вольность, педантизм и варварские черты своего века с верностью наблюдений и богатством поэзии, блещущими сквозь ржавчину своего устарелого языка»; тем не менее предположение, что Пушкин действительно читал приведенные слова, превратится в уверенность только в том случае, если мы будем знать твердо хотя бы то, что он держал в руках именно указанную книжку «Энциклопедического обозрения», где эти слова напечатаны.
.
Между тем Е. Аничкова полагает, что все приведенные ею аргументы имеют силу доказательности, и, приведя их, восклицает: «Разве нельзя предположить, что Пушкину, после стольких упоминаний со всех сторон о Чосере и самых противоречивых о нем суждений, захотелось ознакомиться с знаменитым английским поэтом?».
.
Этот вопрос поневоле остается риторическим. Приходится иметь в виду, что даже при очевидной вероятности такого желания у Пушкина осуществить его Пушкину было довольно трудно. Сама исследовательница замечает по этому поводу, что, поскольку французских переводов из Чосера, «кроме небольших и очень вольных отрывочков в периодической печати, в пушкинское время не существовало», а «первый французский, очень неполный перевод [«Кентерберийских рассказов»] вышел только в 1847(+ 40) г.», «остается предположить, что Пушкин читал Чосера в английском модернизированном издании».
.
Мы извлекли из рассуждения Е. Аничковой все приведенные аргументы, представляющие, в сущности, нагромождения одной догадки на другую, не для того, чтобы согласиться с ее конечным выводом (последний, как мы уже отмечали, был встречен отрицательно, в лучшем случае — с явным недоверием), но для того, чтобы продемонстрировать, какими изощренными, искусственными, надуманными доказательствами приходилось ей обосновывать возможность знакомства Пушкина с текстом Чосера в том или ином его виде. По правде говоря, все эти доказательства, основанные на второстепенных данных и косвенных свидетельствах, поставленной цели так и не достигают: читал ли Пушкин какой-нибудь чосеровский текст, остается неизвестным.
.
Говорят, когда отсутствуют прямые доказательства, их заменяют несколько косвенных, которые могут лучше раскрыть и показать суть произошедшего. Главное, как говорят, юристы, это мотив.
.
Мы можем, однако, указать на один конкретный и бесспорный случай более близкого знакомства Пушкина с одним из рассказов Чосера того же кентерберийского цикла, правда, во французской переделке. Все исследователи Пушкина, вступившие в спор относительно возможности возводить к «Кентерберийским рассказам» сюжетную канву «Сказки о царе Салтане», этот случай соприкосновения Пушкина с Чосером упустили, вероятно потому, что посредником между английским поэтом XIV и русским XIX столетия на этот раз оказался Вольтер. В истории творчества Пушкина этот примечательный случай еще не был разъяснен...
.
Широкая слава, которой Чосер начал пользоваться ещё при жизни, не только не померкла с течением времени, но даже возросла. В эпоху Возрождения Кэкстон напечатал текст его сочинений в 1478 и в 1484 г.; Спенсер видит в сочинениях Чосера чистейший источник английской речи; Сидней превозносит его до небес. В XVII веке Джон Драйден освежает и подновляет его сказки; в XVIII веке на его сочинения обращает внимание Поуп. Наконец, в XIX веке возникает так называемое Чосеровское общество «Chaucer Society», по инициативе Фурниваля (основано в 1867). Цель его — издание критически проверенных текстов сочинений Чосера и изучение биографии поэта.
.
Заслуги Чосера в истории английской литературы и языка весьма велики. Он первый среди англичан дал образцы истинно художественной поэзии, где повсюду господствует вкус, чувство меры, изящество формы и стиха, повсюду видна рука художника, управляющего своими образами, а не подчиняющегося им, как это часто бывало у средневековых поэтов; везде видно критическое отношение к сюжетам и героям. В произведениях Чосера уже имеются все главнейшие черты английской национальной поэзии: богатство фантазии, соединённое со здравым смыслом, юмор, наблюдательность, способность к ярким характеристикам, наклонность к подробным описаниям, любовь к контрастам, одним словом, всё, что позднее встречаем в ещё более совершенном виде у Шекспира, Филдинга, Диккенса и др. великих писателей Великобритании.
.
Продолжение http://lady-dalet.livejournal.com/295184.html